Новые выпуски мультсериала «Ну, погоди!» (режиссер В. Котеночкин, сценаристы А. Хайт и А. Курляндский) почти ежегодно выходили на экраны советских телевизоров на протяжении семнадцати лет: первый появился в 1969 году, шестнадцатый – в 1986. За эти годы к мультсериалу прочно присоединился эпитет «народный». «Народный фильм (герой)» -- это метафора «соборной» популярности, т.е. редкий случай согласия нашего разношерстного социума. В. Котеночкин неоднократно рассказывал, что сериал был продолжен именно по настойчивым просьбам зрителей, как детей, так и взрослых: когда после 1973 года он объявил о завершении четвертой и последней серии, «Союзмультфильм» был завален мешками писем с просьбами и вариантами продолжения. В результате любимый народный мультгерой Волк безнадежно гонялся за менее любимым народным мультгероем Зайцем весь период «застоя». Как отразился этот факт на характере их бега и в чем причина всенародной любви и благодарности режиссеру?
«Ну, погоди!» -- это мультфильмы, отразившие дух эпохи. Не возвышенный гегелевский «zeitgeist», а тот, что вплетен в саму материю повседневности – его не фиксируют официальные хроники, но именно он претворяется в историю в частных жизнях и коллективной памяти. Сегодняшнему зрителю, рожденному в СССР, «Ну, погоди!» возвращает образы повседневности 70-х -- доперестроечных 80-х, как волна или как сновидение. Социальные типажи, «общие места» быта и жизненного уклада, символы попкультуры застоя – все это знаки, в форме которых застывает и хранится в памяти «свидетелей» прошлое.
Все персонажи, в которых есть намек на социальные модели поведения, несут печать авторской иронии, местами -- сарказма советской послеоттепельной интеллигенции. Например, «дети» в «Ну, погоди!» – это разномастная и пестрая массовка: волчата, лисята, медвежата, барсучата и т.д. Они активно и радостно потребляют всевозможные детские развлечения и доверчиво аплодируют всему, что им показывают, даже если в качестве Снегурочки на сцене пляшет неуместный Волк. Зато эпизодические роли «взрослых» почти в каждом выпуске исполняют: Бегемот, Носорог, Свинья (Слониха), иногда – Медведь, все медлительные, довольные собой и толстокожие. Вот сидит на пляже Свинья и добродушно надувает круглого зайца-симулякра. В другом выпуске она же съезжает на эскалаторе с тазиком – видно, только что купленным. Вот Медведь в пижаме, меланхолично бредущий с газетой под мышкой по вечернему Парку культуры и отдыха. Вот мирно дремлет рядом с комнатой смеха смотритель-Носорог, а в музее – смотритель-Бегемот… Набор социальных ролей, в которых они выступают, немногочисленный: отдыхающий, покупатель, вахтер, смотритель, милиционер, прораб. От несуетного «советского человека на отдыхе» одержимый манией преследователя Волк терпит чаще всего. Например, в процессе беготни за Зайцем дважды приводит в бешенство Бегемота, склонного к спортивным играм на открытом воздухе: в четвертом выпуске обрушивает его «городки», в шестнадцатом крушит пляжную шахматную партию. Понятное дело, ничем хорошим для Волка это не заканчивается.
В целом действие почти всех мультфильмов разворачивается на фоне «культурного отдыха» советских граждан и их детей – труд / учеба в годы застоя лишаются романтического ареола, и анимационные эзоповы звери, если они хотят быть актуальными, уже не должны делиться на положительных работящих и аморальных ленивых. Подобная тенденция реконструируется также из частной переписки 70-80-х: как отмечает Н. Козлова в книге «Советские люди. Сцены из истории», «у поколения детей (1960-е годы рождения) работа и досуг уже совершенно разделены. Работа – докука… «Труд»… -- абстрактная категория. Главное пространство общения – досуг. Работа и досуг -- разные пространства» . Так, кроме отдыха на пляже (выпуски № 1, 16) и спортивных игр (4, 6, 13), советский зверь из «Ну, погоди!» развлекается в Парке культуры и отдыха (2), отправляется в круиз на пароходе (7), культурно отдыхает на турбазе и в деревне (8, 3, 6), смотрит телевизор (9), посещает цирк, музей, комнату смеха, Дом юного техника и эстрадные концерты (2, 11, 12, 14, 15).
Чемпион культурного отдыха – Заяц. Всецело положительный и неизменно одетый по моде спортивных парадов 30-х годов (маечка-шортики). Формула персонажа примерно такая: «плакатный соцреалистический герой минус тема учебы, труда и подвига плюс авторская ирония» -- поэтому он очень спортивный, самодостаточный, простодушный, без определенной социальной, половой и возрастной принадлежности. То выступает в хоре мальчиков-зайчиков, то танцует с Волком танго в качестве партнерши и принимает от него «миллион миллион алых роз». Может любоваться классическим искусством, может шагать с воздушным шариком в темном парке и самозабвенно стучать в барабан. Идеальная внешность Зайца востребована мультсоциумом, что позволяет ему на протяжении сериала сделать публичную карьеру. В самом первом мультфильме Волк обнаруживает изображение Зайца – круглые глазки-розовые щечки -- на плакате с бодрым призывом «Пейте морковный сок!», в девятом выпуске его показывают по телевизору, в пятнадцатом он оказывается ведущим эстрадного концерта с самой Пугачевой.
По сравнению с «правильным» плакатным Зайцем Волк в этот игрушечный мир не вписывается и представления не имеет о правилах культурного отдыха. Для него нет ничего святого – он пинает мусорки, крушит музейные экспонаты, срывает концерты, обижает маленьких и мешает жить «нормальным взрослым». Частично его поведение к социальному контексту никакого отношения не имеет – это диснеевский анимационный «action», который работает по принципу «если на пути Волка встретилась дверь, то она должна выстрелить», -- т.е. он обязательно врежется в косяк. Поведенческие стереотипы «советского хулигана» (или – шире – типичные отношения советского гражданина и власти) сквозят в персонаже тогда, когда он сталкивается с любыми представителями власти, – милицией, смотрителем музея, вахтером, пожарником, прорабом. «Гражданин начальник» -- единственный, кто может ненадолго приостановить очередной деструктивно-асоциальный акт Волка и с кем он легко приходит к взаимопониманию. Как правило, Волк стремится проскользнуть мимо, если оказывается замеченным – хитрит и подхалимничает, если это не помогает – подчиняется. Часто дремлющие представители власти (Бегемоты, Носороги, Медведи) принимают подхалимаж как должное. Милиционеры в мотоцикле-коляске гордо и невозмутимо проезжают мимо Волка, картинно вывернувшего карманы и изогнувшегося в поклоне. В мультфильме про разгром в музее замотанный в ковер Волк скатывается по лестнице к ногам смотрителя-Бегемота, попутно раскатывая ковровую дорожку. Бегемот понимающе кивает и, довольный, шагает по ней восвояси… Все это не мешает Волку быть авантюристом – в рамках, дозволенных эпохой. Заяц ровно делает карьеру на эстраде и телевидении – при этом ездит только на троллейбусе или велосипеде. Волку в процессе многолетней погони пришлось побывать ассистентом фокусника, строителем, комбайнером (правда, везде под знаком вредительства). При этом он одевается по альтернативной моде и обзаводится то мотоциклом, то автомобилем. Похоже, что за мультипликационным кадром Волк прирабатывает фарцовкой.
Мир вещей и быта эпохи застоя прорисован в «Ну, погоди!» с разной степенью четкости. Это могут быть узнаваемые предметы 70-80-х, которые участвуют в сюжете (как правило, в качестве того, что попадается под руку Волку): автомобиль-«копейка», телефонная будка, автомат с газированной водой и одним стаканом и т.д. Каждый может вызвать цепочку частных ассоциаций (например, приходит как-то Волк в гости к Зайцу с цветами и бутылкой, на которой написано «Сидр». Был такой шипучий напиток, который продавался в бутылке из-под шампанского и альтернативно назывался «детское шампанское»: покупался специально для детей на семейные застолья и ставился среди бутылок со спиртным. И не удивительно, что Волк в мультфильме пытается вскрыть его штопором, будто это портвейн «три топора»…) Иногда это всего лишь полупрозрачный фон, который несколькими прорисованными чертами создает ощущение «нашего» пространства, – как розовые в цветочек семейные трусы, в которых периодически красуется Волк, почему-то создают ощущение «нашего» героя. Например, в самом первом выпуске Волк видит Зайца, поливающего цветочки на балконе, и под свист на мотив песни В. Высоцкого «Если друг оказался вдруг» лезет по веревке на четвертый этаж. Дом напоминает пятиэтажную хрущевку, на каждом балконе что-нибудь вывешено, выставлено или высажено. Волк ползет на фоне связок сушеной рыбы, грибов и баранок, кактуса и самовара с трубой. И ни у кого, кроме иностранцев, не вызывает удивления, где хулиган находит веревку для авантюры – прямо на улице мультгорода вывешено разноцветное белье.
К четырнадцатому выпуску – т.е. к 1984 году – Заяц переселяется в уютную однокомнатную квартирку в новом высотном доме: цветастые обои, мягкое кресло, развесистая люстра (чешское стекло?) и т.д. Холостяцкая нора Волка показана один раз, в девятом выпуске: это комната без обоев и занавесок, в которой есть стул, стол и работающий телевизор. Волк качается на стуле, пьет кефир, стучит воблой по чему попало и вдруг обнаруживает Зайца в «ящике», который жизнерадостно распевает о том, что улыбка – это флаг корабля. В ответ он в бешенстве крушит все свое имущество и отправляется на поиски оптимиста в «Останкино». Там он подслушивает, что творится на студиях, и между делом узнает, что скоро покажут по ТВ: выпуск передачи «Спокойной ночи, малыши!», утреннюю зарядку «для тех, кто нас смотрит вечером», футбол, сатирических бабок и фильм про войну. На звуки каждой передачи Волк выдает психомоторные реакции: при звуках колыбельной зевает, на призыв делать зарядку становится в первую позицию, на голоса бабок улыбается во все зубы, от танка из военного фильма в ужасе бежит, -- развлекательное телевидение – едва ли не единственное, что в годы застоя объединяет всех советских граждан.
Повседневность «застоя» никуда не исчезла – она присутствует в настоящем, только с разной степенью «стертости». Наиболее динамичные типажи, которые были в «Ну, погоди!» на главных ролях, уже застыли в недрах истории. Второстепенные персонажи более насущны: советский обыватель стал жировым слоем сознания постсоветского, вахтеры и чиновники все также невозмутимы и самодостаточны. Самые прозрачные и полупрорисованные черты быта – дома, улицы, квартиры, мебель, белье на улице, телевидение -- оказались самыми устойчивыми следами прошлого в настоящем.
В 1993 году, уже после смерти А. Папанова, выходят семнадцатый и восемнадцатый выпуски «Ну, погоди!». В них были использованы сохранившиеся записи голоса, которым привык высказываться Волк. В отличие от всех предыдущих выпусков, эти мультфильмы получились только для взрослых, так как представляют собой смесь социальной сатиры с потоком дезориентированного сознания 90-х. При этом наиболее немотивированные места, где логика окончательно подменяется коллективным бессознательным, парадоксальным образом считываются как пророчества о прошлом и будущем. Разумеется, склонный к авантюрам Волк становится «новым русским»: у него прическа с хвостиком и апартаменты с бронированной дверью, он посещает супермаркет «Березка в Лужниках» (правда, продавщицей там работает все та же Бегемотиха). В этом выпуске вместо того, чтобы преследовать Зайца, Волк пытается его обогнать – причем гонки происходят не по горизонтали, а по вертикали (на воздушных шарах) и начинаются на фоне кремлевской стены. В какой-то момент он обгоняет Зайца настолько, что оказывается в ледяном космосе, обмораживается и стремительно падает вниз. Такое вот предсказание судьбы хулигана и фарцовщика, ставшего бизнесменом, а потом пошедшего вверх «по социальной вертикали»... При этом в самом начале мультфильма Волку снится сон про монструозную природу Зайца – за плакатной внешностью идеального советского гражданина скрывается оборотень, который также жаждет, чтобы его боялись. Потом Волк оказывается на острове среди диких коричневых зайцев, которые смотрят по телевизору «Ну, погоди!». «Прогруженные» медиа, они идентифицируют себя с Зайцем и готовы жестоко расправиться с врагом-Волком. Но Заяц в очередной раз его спасает, используя отвлекающий «пиар-маневр»: он пляшет ламбаду и увлекает ею «чернь». В финале пару, повязанную историей, на глазах у дикой толпы уносит вихрь, в котором закручивается все – как известно, «История одного города» Салтыкова-Щедрина также закончилась вихрем, вслед за которым пришло апокалиптическое ОНО. Однако здесь и после вихря история продолжается (или только начинается) – и снова побеждает Заяц, а Волк оказывается посрамлен: один машет с воздушного шара, другой чертыхается в море…
Так беготня на фоне «застоя» превращается в безумие бега, который со временем, видимо, опять становится беготней. Вообще, бег – глубокая и адекватная метафора российской истории ХХ века. Очень остро это чувствовал, например, М. Булгаков, когда в романе «Белая гвардия» или пьесе «Бег» описывал события гражданской войны как бессмысленное движение по воле истории. Тогда годы застоя – это финал и этого движения, и всенародного забега: многие из «рожденных в СССР» вспоминают их как время, в котором мир наконец стал самоочевидным и устойчивым, а абсурдность власти – предсказуемой и «родной». Так Великие идеи стали ритуалом, а повседневность – смыслом. И бег по воле истории стал занимательной и безыдейной беготней на фоне быта.
(c) Полит.Ру
